А.С. Хоцей

          Программа партии, будучи лицом организации в стратегическом смысле, должна включать в себя лишь основные политэкономические требования. Естественно, что при этом в ней останется неосвещенным множество вопросов конкретной современной политики, например, национальный вопрос, проблемы переходного периода, вопросы о тактике рабочего класса в первоначальный период после свержения нынешнего режима, о роли партии и её задачах в этот период и др. Все эти вопросы, видимо, целесообразно осветить в отдельных документах и резолюциях. Это связано с тем, что любая программа, помимо выполнения своих основных задач, является, в частности, ещё и неким пропагандистским документом, который, естественно, должен быть цельным по изложению, то есть не рассредоточивающим внимания читателей, а, напротив, выпячивающим основные цели. Кроме того, людям проще, видимо, найти точки соприкосновения именно в стратегических вопросах, хотя и тут, безусловно, каких-то противоречий между ними избежать нельзя. Дополнять же разнобой в стратегии ещё и разнобоем в тактике нет никакой нужды. Хочу быть верно понятым: когда я упоминаю о тактике, то в виду имею не программу-минимум, а именно конкретную политику, то есть не ближайшие цели, а сами пути и методы их достижения. Ближайшей целью, естественно, является демократизация общественной жизни, создание возможности для рабочих участвовать в политической жизни и борьбе за власть мирными средствами. А вот вопрос о том, как бороться за эту власть, как, взяв её, проводить в жизнь нужные преобразования — это уже тактика, конкретная политика, во многом зависящая от тех условий, в которых она осуществляется, условий весьма переменчивых и слабо прогнозируемых. Наметить конечные цели сейчас намного легче, чем предугадать те конкретные исходные ситуации, из которых пролетариату придется двигаться к ним. Тут можно наметить лишь ближайшие ходы. Хотя, конечно, разработка тактики на все возможные случаи — тоже важное дело.

Почему надо идти "по минимуму"?

          В предлагаемом наброске программы партии возражения может вызвать мысль о том, что рабочим надо добиваться своих целей (а конкретно — власти) при минимальном ущемлении прав и возможностей других слоёв населения. Ряд радикально настроенных товарищей готов, как мне кажется, решать этот вопрос по-кавалерийски. Чего уж там мелочиться! Даёшь всю власть — целиком и полностью! Дискриминируя при этом в плане политических прав все нерабочие слои населения. Но, по-моему, такая дискриминация будет неверна и даже опасна для рабочих. Ведь чем может кончиться такая политика? По-моему, только тем, что провозглашение в её рамках даже самых замечательных целей всё равно сразу же оттолкнет от партии и от рабочих интеллигенцию и т.п. То есть ответная неприязнь к рабочим всего дискриминированного ими населения запросто может обернуться неприязнью и к их целям — пусть даже объективно и самым благим. Если тех целей, которые изложены в проекте программы, может с чистой совестью добиваться любой интеллигент — добиваясь при этом на деле не чего иного, как власти рабочих (правда, субъективно он может при этом полагать, что борется за абстрактную истину демократии) — то при ориентации на то же самое путём радикального отсечения от власти всего нерабочего населения ряды борцов, разумеется, заметно поредеют. Рабочий класс потеряет союзников и приобретет противников.

          Допустим, что рабочим удастся добиться власти и закрепить её за собой в такой, например, форме, что все нерабочие слои будут лишены избирательных прав (это почти советская система). Какую реакцию на это получат рабочие со стороны остального общества? Во-первых, недоверие и недовольство большинства населения, и в особенности, конечно, интеллигенции, а во-вторых, пассивное (саботаж и проч.) и активное сопротивление установлению таких порядков. В случае пассивного сопротивления рабочий класс потеряет тот потенциал развития экономики и общества, который может обеспечить только интеллигенция. Активное же сопротивление населения и того пуще — потребует применения насилия, а значит, и развития органов насилия. Что приведёт к краху всей концепции нейтрализации армии и отделения её от управления. Поэтому рабочим наиболее выгодна как раз тактика компромисса, ненасильственного привлечения населения на свою сторону путём убеждения и пропаганды. А вот можно ли убеждать того, кто по вашей милости уже заранее раздражён и озлоблен гражданским унижением? Нет, невозможно совершать социалистические преобразования, не опираясь на поддержку самых широких масс населения — сознательных, распропагандированных, ответственных за ту политику, которую они сами же и определяют. Интересы подавляющего большинства населения сегодня не противоречат интересам рабочего класса. И нет никакой необходимости лишать их участия в политике. Тем более, что простейшие меры нейтрализации армии при организованности пролетариата изначально делают его наиболее влиятельной социальной силой в обществе.

В чём ошибаются фантасты?

          В фантастической литературе в жанре так называемых "антиутопий" иногда встречаются описания будущих цивилизаций как высокотехнологичных, технотронных — одновременно с описаниями в рамках этих цивилизаций низведённых до уровня скотства и рабства масс населения. В данных описываемых обществах обычно, по представлению авторов, правит какая-то элита, возвысившаяся над всем человечеством, а производители сведены до положения винтиков производственного процесса. Авторы подобных фантастических картин чрезвычайно далеки от науки, а потому их предсказания не стоят и ломаного гроша. (Как любитель фантастики несколько больший, чем А.Хоцей, один из составителей должен заметить, что нормальные фантасты никогда не пишут художественных произведений с мыслями специально что-то там предсказать, кого-то предупредить и т.п. Соответственно, ко всем своим прогнозам и предупреждениям они, как правило, и сами относятся достаточно несерьезно. Фантасты — это обычные писатели с обычными писательскими побуждениями. Жанр фантастики просто предоставляет им больше, чем обычно, возможностей для решения чисто литературных задач. — Сост.)

          Дело в том, что технотронное общество не сможет существовать при низком качестве человеческого материала. Потому что развитие техники постоянно как раз повышает требования к её обслуживающему персоналу в плане его самостоятельности, образованности, самодисциплины и т.п. А эти качества никак не могут сформироваться в элитарно-олигархическом обществе. Ведь человек — это очень цельная структура с точки зрения психики. Не может быть так, чтобы в отношении техники он был заинтересованным творцом и ответственной, контролирующей себя личностью (ибо дисциплина — главное требование современных технологий), а в политике оставался пешкой и марионеткой. Это ведь совершенно не случайно, что на Западе вместе с совершенствованием производства и само общество естественным образом совершенствуется в сторону всё большей и большей демократизации. Что и неудивительно, ибо это является необходимым требованием промышленного прогресса. Хочешь стать конкурентоспособным — будь добр, обеспечь производителю комфортные условия труда и доступ к формированию производственной стратегии. То есть дай ему почувствовать себя человеком. Иначе производительность труда резко упадёт, а иные средства производства и вообще невозможно будет использовать.

          Рациональное и просто нормальное функционирование современных средств производства предъявляет высокие требования ко всему обслуживающему персоналу. Поэтому необходима широкая демократизация на производстве и в политике.

Об опыте Парижской Коммуны

          На декабрьском совещании марксистских групп опять были высказаны требования уравнительности в оплате труда управленческих работников и ссылки при этом на опыт Парижской Коммуны. Вообще-то, опыт Парижской Коммуны я уже отчасти разбирал в № 9 журнала. Но, видимо, есть нужда остановиться на этом вопросе подробнее.

          Маркс представил опыт Коммуны как опыт диктатуры пролетариата и на её примере обобщил ряд мероприятий как якобы специфически пролетарских. В том числе и известные пункты о всеобщем вооружении народа, оплате труда чиновников не выше средней зарплаты рабочих и т.п. Но правомерно ли считать власть и политику Коммуны властью и политикой именно рабочего класса?

          Дело в том, что социальный состав и Коммуны, и её руководства, да и вообще самого населения Парижа отнюдь не был рабочим. К 1870 году промышленный пролетариат просто ещё не сформировался в Европе в достаточном количестве. Разве что Англия традиционно вырывалась вперёд в этом отношении. Кроме того, в самой Франции Париж вовсе не принадлежал к числу промышленных городов. Подлинный индустриальный пролетариат тут почти не был заметен в числе других отрядов рабочего класса. Население Парижа по преимуществу было именно мелкобуржуазным или же состояло из наёмных рабочих лёгкой промышленности и тех отраслей производства, где концентрация труда и капитала была ещё незначительной. Но такие рабочие по своему классовому сознанию ушли ещё не очень далеко от мелкой буржуазии.

          Это-то и отразилось на составе руководства Коммуны и на её политике. Известно, что вождями коммунаров были люди с анархистскими, прудонистскими и бланкистскими убеждениями. А это всё не что иное, как варианты идеологии мелкой буржуазии. Какие же, конкретно, меры предприняли руководители Коммуны? Во-первых, они уничтожили государство и перешли к непосредственному вооружению народа. Это типично анархистское мероприятие. Разумеется, пролетариат тоже заинтересован в отмене государства, так что тут легко принять стратегию анархизма за стратегию рабочих — если упустить из виду экономическую её часть. А в этой части составлявшие большинство Совета Коммуны так называемые новоякобинцы и бланкисты выступали как раз за упрочение мелкой буржуазии и лишь ограничение крупного капитала. Очень характерны и забота Коммуны о мелких предпринимателях, и её постановления об отсрочках платежей. У частного капитала были отняты только те предприятия, владельцы которых бежали или переметнулись на сторону Версаля. Государственный национальный банк так и не был взят. "Теории прудонистов насчёт "справедливого обмена" и т.п. господствовали ещё среди социалистов" (Ленин, "Уроки Коммуны", т. 16, с. 452). Таким образом, в социальной и в экономической областях Совет Коммуны демонстрировал типично мелкобуржуазное поведение.

          И просто странно, что её опыт всё ещё продолжают оценивать как опыт диктатуры пролетариата. Почему? Только потому, что Коммуна широко привлекла к своей работе, в состав своих должностных лиц рабочих и ремесленников? Но разве диктатура класса состоит всего лишь в том, что его представители занимает большинство должностей в управлении? А не в отстаивании интересов данного класса? Мероприятия Коммуны по всем своим проявлениям были откровенно мелкобуржуазными. Значит, их никак нельзя брать за пример рабочему классу, желающему добиваться своих политэкономических целей.

          Мелкобуржуазность Коммуны отразилась в мероприятиях не только из области экономики, но также и из области политики. Меры, предпринятые здесь коммунарами, тоже были типично мелкобуржуазными. А именно эти меры почему-то и принято считать типично пролетарскими. Какие же, конкретно, это были меры? Это были разного рода антидемократические фокусы. Вроде соединения законодательной и исполнительной функции в руках одного органа власти.

          Дело в том, что мелкая буржуазия по своему характеру недемократична. Ведь демократия всегда отражает некий достаточно высокий уровень экономического развития, отражает тесную связанность субъектов экономики, их взаимозависимость и определённую культуру. А существует такая закономерность, что любой класс всегда выбирает себе именно ту форму организации общества, до которой он дозрел по своему экономическому состоянию. Состояние мелкобуржуазных производителей — разобщённость. И подобно тому, как на почве абсолютной разобщённости натурального крестьянства закономерно вызревает полное отчуждение политического аппарата от управляемых, от производителей, так и на почве частичной разобщённости мелких буржуа формируется частично бюрократизированная, частично демократическая, то есть переходная форма организации власти. Мелкий буржуа просто ещё не в состоянии позволить себе такую роскошь, как демократические институты: у него не хватает на это ни политической культуры, ни самих возможностей практически контролировать органы управления, поддерживая демократический их характер. Исходя из практических своих нужд и средств, мелкая буржуазия и породила в лице Совета Коммуны полубюрократический-полуанархический орган, противоречиво соединив тем самым в своём политическом творчестве антигосударственные настроения с неспособностью наладить подлинно демократическое, подконтрольное народу управление.

          Наконец, кричаще мелкобуржуазным является и известное нововведение Коммуны: оплата труда госслужащих, равная средней зарплате квалифицированного рабочего. Это есть не что иное как отрыжка идеологии уравнительности, типичной для мелкобуржуазного сознания. Ещё Прудон, как известно, ратовал за равное распределение богатств между неимущими. То есть не за уничтожение вообще господства частной собственности, а лишь за её перераспределение при сохранении всё того же частного её характера. Именно вариант такого уравнительного подхода в области распределения уже не непосредственно натуральных богатств, а денежной оплаты и имеет место в отмеченном нововведении Парижской Коммуны.

          Иллюзия коммунистичности такого нововведения нашла впоследствии отражение в представлениях Маркса о распределении по труду. А Энгельс — тот так прямо и писал, что работники должны получать в целом поровну, в зависимости лишь от затраченных физических усилий. Здесь у классиков наблюдалось известное пренебрежение тем обстоятельством, что у людей могут быть разные способности, добросовестность, а следовательно, и качество труда и его производительность. Если распределять лишь в соответствии с затраченными усилиями, уравнительно именно в этом смысле, то у работника просто исчезнет стимул к совершенствованию своего труда, к повышению его производительности. Поэтому индивидуальные качества производителей обязательно нужно учитывать и всячески стимулировать их улучшение, то есть работу производителей над собой.

          Кроме того, нужно ещё, конечно же, соотносить плату с мерой полезности данного труда для общества. Ведь можно весьма качественно и производительно работать впустую, не удовлетворяя никакой общественной потребности. Здесь коренится сложность планового ведения хозяйства, где определение общественной полезности труда ведётся заранее — раз данный труд планируется потратить. Общество берёт тут на себя ответственность за намеченное задание, гарантируя определённую стабильную его оплату, — даже если впоследствии окажется, что произошла ошибка и что этот труд не нужен. Подобные накладки вполне возможны и даже, увы, неизбежны, но в них нет ничего особенно страшного. Бессмысленное расходование труда имеет место и при рыночном хозяйствовании — и, несомненно, в гораздо больших размерах; просто ответственность за это, убытки на этом несут тут конкретные индивидуумы, разоряясь, попадая в банкроты. Плановое же производство позволяет как раз существенно сократить объём пустого труда.

          В свете всего этого я и считаю, что всякий труд должен оплачиваться согласно общественной полезности и индивидуальной отдаче. Это относится, в частности, и к труду управленцев. Платить им надо ровно столько, сколько они стоят. Конечно, при найме администрации, как показывалось в № 8, труд её будет оплачиваться заниженно (как и при всяком вообще найме), если будет существовать конкуренция администраторов на рынке труда. Но тем не менее ориентиром тут должна являться именно общественная полезность и индивидуальная отдача, а вовсе не какие-то уравнительные и якобы "антибюрократические" подходы. Настоящие антибюрократические меры — это меры именно политические, ограничивающие саму власть чиновников, а вовсе не их зарплату.

О демократизации организаций рабочих

          Рабочие организации, которые сейчас повсюду помаленьку растут, очень часто страдают одним весьма существенным недостатком — бюрократизацией. Культура нашего рабочего класса ещё очень низка, гражданские привычки совсем не развиты. В рабочей среде превалирует традиционная психология вождизма. К тому же, тут сильно проявляется и влияние десятилетий пропагандистской обработки, традиции превознесения принципов советской системы как якобы самой что ни на есть пролетарской, обеспечивающей гегемонию рабочих. Мы видели уже, что корни советов, уходящие ещё в Коммуну, — мелкобуржуазные. А практика нам дополнительно свидетельствует, что принципы советов — это принципы малодемократичные в решающей степени. Пренебрежение к демократическим процедурам, к коллегиальности, к упорядоченности работы органов управления рабочих организаций, пресловутое лидерство, отсутствие гарантий и защиты прав простых членов при явном преобладании и доминировании авторитета "вождей" — всё это характерно и для нынешних наших стачкомов, союзов рабочих и т.п. Там, где нет регламентации взаимоотношений выборных органов и выборщиков, масс, там, где нет такой регламентации, которая обеспечивает действительный приоритет массы — там аппарат неизбежно отрывается, продаётся, начинает защищать свои собственные интересы, а не интересы тех, кто его уполномочивал на управление. Нет сомнения, что практически всякий лидер, дорвавшийся до власти, не хочет с нею расставаться добровольно. И старается проводить именно ту политику, которая гарантировала бы ему сохранение его должности. Поэтому, если не упорядочить процедуру выборов и отзывов, если отдать всё это дело на откуп самому руководству, то можно заранее быть уверенным, что данное руководство — несменяемо. Антидемократические ошибки в организации рабочего класса имеют давнюю историю. И из этой истории надо извлекать уроки. Ибо бюрократизация наносит сильнейший удар по рабочему движению, она просто душит его и уводит в сторону — вслед за продажными вождями. Поэтому если рабочие хотят добиться именно своей власти, а не власти для своих якобы "рабочих" лидеров, то они должны уделить вопросу борьбы с бюрократизацией серьёзнейшее внимание.

Пролетариат и партия

          Цель партии — завоевание власти рабочим классом. Для этого, как уже отмечалось, необходима организованность и сознательность рабочих. Причём именно демократическая организованность и ни в коем случае не мелкобуржуазная сознательность. Иначе можно наделать массу глупостей и добыть власть не для собственно пролетариата как класса, а для кучки его лидеров, которые неизбежно быстро переродятся.

          Но что это такое — организованность пролетариата? В рамках чего пролетариату следует организовываться? Очевидно, в рамках каких-то политических объединений. Ну, а политическое объединение, политическая организация — это и есть партии. Поэтому всякая политическая организация рабочих уже и будет партией. Но не всякая партия будет партией, выражающей действительные интересы рабочего класса. Как, например, очень половинчато и расплывчато их отражает сегодня платформа Союза трудящихся Кузбасса — что свидетельствует, увы, об очень ещё низком общем уровне политэкономической грамотности нашего общества.

          Чем же должна заниматься марксистская партия? Она должна поддерживать любые организации рабочих, стараясь придать им при этом, во-первых, подлинно демократическое строение, а во-вторых, стараясь помочь определиться с тем, что же на самом деле выгодно рабочим. Понятно, что та часть рабочих, которая согласится с программой партии и её уставом, войдёт непосредственно в партию. И поскольку марксистская партия ставит себе целью обеспечение определённых политических и экономических условий, при которых рабочий класс будет доминировать в обществе, то, естественно, до момента достижения этих условий партия должна будет продолжать функционировать. Потому что до той поры власть рабочих не будет гарантирована, и рабочим ещё будет необходима такая форма самоорганизации, как партия. С помощью которой рабочие со временем добьются соответствующего переустройства политико-экономической системы. И вот лишь в этих новых условиях партия станет уже не нужна. Конкретной формой организации рабочих тут должно будет стать само рабочее правительство.

          Кстати, ввиду существования такой перспективы, что партийная организация пролетариата может перерасти в организацию, управляющую уже самим обществом, целесообразно будет постепенно менять уставные нормы партии в сторону, сближающую её с функционированием общественных структур. То есть ту систему, которую партия хочет установить в обществе, она должна прежде в известной мере реализовать и опробовать на самой себе. Это будет и своеобразной политической школой для рабочих, выучившись в которой, они смогут применить полученные знания и навыки в борьбе за приоритет в обществе.

Как и за что критикуют концепцию феодализма в СССР

          В адрес теоретической части нашего проекта программы, предложенного на декабрьской конференции неформальных марксистов, сторонниками той концепции, что в нашей стране имеет место так называемый "государственный капитализм" были высказаны некоторые замечания, основные из которых сводятся к следующему вопросу: как может существовать феодализм на базе индустриального, высоко кооперированного производства? Если у нас уже лет пятьдесят как существует общественное производство, то можно ли называть строй в СССР феодальным? Товарищи, задающие свой вопрос, указывают, что общественное по своему характеру производство — это признак якобы именно капитализма. Тем более, что мы, сторонники концепции феодализма в СССР, и сами выдвигаем сегодня уже вполне социалистические задачи.

          В чём же заключается неправильность подобной критики? В том, что её авторы не разобрались внимательно, что такое общественный строй, по каким именно параметрам он определяется, каково его отношение к производству и к связанным с этим производством отношениям людей в самом обществе. Авторы вопроса считают, что имеющаяся в наших учебниках формулировка, описывающая динамику развития общества через связь и взаимозависимость производительных сил и производственных отношений, верна и достаточна. Однако что касается меня, то я никогда не исхожу априори из авторитетных формул. Для меня главный критерий истины — сама практика. Надо присмотреться к тому, как всё происходит в обществе реально, содержательно, а потом уже давать содержательным процессам и их элементам те или иные словесные обозначения, а взаимоотношения этих элементов описывать соответствующими словесными формулами.

          Давайте разберёмся с вопросом: достаточно ли полно понятия ПС и ПО описывают общественные процессы? Чтобы понять, что нет, что одних лишь понятий ПС и ПО тут явно недостаточно, надо просто проанализировать, что происходит при смене одной формации другой.

          Причиной кризиса старой формации является совершенствование ПС, появление новых их типов. Проникновение этих новых ПС в общественное производство ведёт к его реорганизации согласно требованиям данных новых ПС. Ведь они просто не могут использоваться, если людям не подлаживать к ним процесс производства. Но почему люди подлаживают к ним процесс производства? Потому, что людям это выгодно — ведь новые ПС более производительны и т.п. Со временем изменение процесса производства рано или поздно принимает не только технологический, но одновременно уже и именно политэкономический характер. Новые формы разделения труда, новые отношения по производству и распределению — вот каким тут будет естественный результат. В обществе постепенно образуются новые классы с их специфическими интересами в области экономики и политики. Разумеется, интересы эти состоят в том, чтобы дать простор таким экономическим отношениям, которые связаны как раз с новыми ПС, в общем-то, и породившими данные классы. А для того чтобы этот простор появился, нужно обычно бывает произвести и кое-какие политические перемены. Для чего новому классу, как правило, приходится завоевывать власть и устанавливать такую политическую систему, которая эту власть сохраняла бы за ним постоянно.

          Что же мы тут видим? Мы видим, что основа основ — это ПС. На базе их изменения изменяются уже сами производственные связи, то есть отношения людей непосредственно в производстве. Но производство — это еще не общество, а лишь его база. Отношения в производстве могут уже измениться, а в самом обществе — ещё нет. Ибо в нём они формируются вовсе не путём прямого и синхронного повторения изменений в организации общественного производства. Ведь иначе не нужны были бы и революции — то есть формирование новых порядков в обществе было бы сплошь эволюционным.

          Новые отношения по производству в обществе сначала, естественно, не доминируют: доминирует старое производство, старые формы. Но постепенно центр тяжести, доминирующее значение в жизни общества перемещается в пользу нового производства. Это значит, что число агентов его растёт, растёт и объём соответствующим образом организованного хозяйствования. Рано или поздно вес и сила данного сектора и, естественно, его представителей, приобретают критическое значение и они захватывают власть. Зачем? Чтобы изменить общественные порядки в свою пользу. Что же конкретно они изменяют? Во-первых, политическую надстройку, но не только её, но также ещё и всю ту систему экономического права, которая до этого захвата давала законодательный приоритет представителям старого типа хозяйствования. Получается так, что изначально господствовало, допустим, феодальное по характеру производство, соответствующим образом юридически оформленное, регламентированное — адекватно экономической реальности, то есть адекватно производственным отношениям, порождённым наличным характером ПС. Это экономическое право опиралось на политическое господство феодалов, тоже далеко не случайное, а имевшее свои корни в прежнем, в когда-то существовавшем характере общественного производства. Но вот ПС развились, и на их базе и внутри старых феодальных ПО сформировались новые, буржуазные ПО. Ситуация стала такой, что феодальные порядки, феодальное экономическое право по-прежнему господствовало, опираясь всё на то же политическое преобладание. Это право продолжало, в силу последнего фактора, господствовать даже и тогда, когда в производстве стало наблюдаться уже явное количественное доминирование именно буржуазных форм. Но чтобы эти формы восторжествовали, а не только наблюдались, чтобы они, более того, не третировались и не подавлялись феодальным экономическим правом, буржуа должны были данное право отменить, что оказалось возможно лишь вместе с уничтожением самого политического господства феодалов.

          Таким образом, производственные отношения буржуазного характера развиваются и даже становятся количественно преобладающими ещё при господстве, ещё при юридическом преобладании феодальных порядков, в том числе и в регламентации экономики, то есть при юридическом, силовом, политическом господстве феодальных ПО. Следовательно, в данном процессе на деле имеются не два, а именно три элемента: ПС, ПО (как организация производства, технически соответствующая ПС) и система чисто юридически господствующих в обществе ПО как политическое обеспечение приоритетности этих последних ПО, система, охватывающая не только надстройку, но и экономическое право, право собственности и т.п. Вот эту последнюю я как раз и называю: общественные отношения (ОО).

          Если подходить к делу содержательно, то необходимо различать технические ПО и ОО. Иначе можно легко запутаться в сути процесса развития общества. Процесс этот делается совершенно непонятным и противоречивым, если не видеть разницу между просто ПО, то есть чисто техническими ПО — и юридически господствующими в обществе ПО, зачастую совершенно другими, отличными от чисто технических ПО. Здесь, кроме того, есть ещё один существенный вопрос — по чему, по каким признакам определяется общественный строй? Может быть по характеру ПО — независимо от того, господствуют ли они в самом обществе или же доминируют только на производстве, а в обществе подавляются представителями старых форм? Утверждать последнее — значит, считать, что во Франции XVIII века задолго до буржуазной революции существовал буржуазный строй. Ведь что такое строй вообще? Что мы этим термином определяем? Само общество или же характер его производства? Их ведь нельзя так прямо отождествлять. Характер производства может быть одним, а характер общества в силу неких чисто политических причин — другим. В производстве фактически — по валу и весу — могут преобладать буржуазные порядки, а в обществе — феодальные, накладывающие свой отпечаток и на производственные отношения. Так что же это за понятие такое — строй? Общественное или производственное? Как им определить конкретное состояние общества? И из чего здесь надо исходить: из устройства самого общества или же из подавляемого юридически, но доминирующего в экономике устройства производства? Правильным будет такой ответ: строй — это понятие и экономическое, и общественное. Почему это так, объяснялось в №№ 6-7 журнала. Но вот для определения конкретного характера общественного (именно общественного) строя исходить нужно всё-таки только из устройства общества, из характера той системы отношений, которая юридически господствует в области политики и экономики. Иначе не избежать нелепостей в определении явно феодального общества — явно феодального по всем юридическим законам, по господствующим в нём на деле структурам — как буржуазного: на том только основании, что экономика его уже буржуазна, что она уже достаточно развилась в буржуазную сторону. Что, собственно, и делают сегодня наши критики. Они говорят — смотрите: современное производство в стране вовсе не натурально, то есть оно совсем не характерно для феодальной системы, оно явно не адекватно ей. Значит, и строй у нас — не феодальный. Критики не замечают, что они тут просто дико запутывают марксизм — впрочем, из-за его же собственного несовершенства в этом вопросе. Ведь, надо полагать, и социализм возникает не на пустом месте. Его материальные предпосылки создаются в недрах предыдущих формаций. То есть технические производственные отношения социализма формируются ещё задолго до того, как представители этих ПО, пролетарии, берут власть и устанавливают выгодные им политические формы в обществе и на производстве, адекватные свободному функционированию данных социалистичных по своему характеру технических ПО. Наши же критики считают, что современное производство и производственные отношения в СССР носят госкапиталистический характер. В каком смысле? В техническом? То есть в таком, что наши ПО соответствуют именно госкапиталистическим порядкам? Технические ПО — это ПО, непосредственно вытекающие из характера ПС. Если данные ПС породили данные ПО, то и в области политики, и в области экономического права может быть установлена лишь такая система, которая будет соответствовать данным ПО. Её не прейдеши. Как можно всерьёз говорить об установлении у нас того же социализма, если сегодняшняя наша производственная база дозрела всего лишь до госкапитализма? Если мы ставим себе задачи социалистического переворота, то тогда мы должны будем признать, что ПС и обслуживающие их технические ПО уже социалистичны по своему характеру. И надо лишь отбросить то, что мешает им нормально функционировать. Например, госкапиталистические общественные отношения. Таким образом, наши критики находятся в той самой ситуации, в которой, как им кажется, запутались мы, сторонники концепции феодализма.

          То есть или уж у них, наших оппонентов-госкапиталистов, характер ПС и связанный с этими ПС характер производства (технические ПО) капиталистические — и тогда нелепо вести речь о социализме; или же у них ПС и организация производства на деле всё-таки переросли капиталистические рамки и стали уже социалистическими, отчего в повестку дня вносится задача социалистического переворота: в общественных отношениях, в устройстве общества и в его экономическом праве. Как могут с точки зрения госкапиталистов существовать социалистические ПО, то есть социалистическая по технике, по типу ПС организация производственного процесса при госкапиталистическом строе? Ведь это, по логике наших критиков, должен быть уже сам социализм. И на Западе, значит, повсеместно уже тоже социализм: потому, что производство там по своему уровню и основным закономерностям функционирования, естественно пробивающимся как экономическая потребность при использовании данных ПС, давно стало социалистичным, социалистическим.

          В общем, я ещё раз повторяю — общество не сводится к одному только производству. Производство находится в основе общества, совершенствование производства определяет развитие общества лишь по большому счёту, но не совпадает с ним один к одному. Иначе не было бы и смысла разделять эти две сферы — экономику и политику, производство и общество. И потому понятие "строй" — это понятие, относящееся именно к обществу, а не к его производству. На худой конец, можно уточнять, о чём конкретно идёт речь, при помощи, допустим, таких терминов: "экономический строй" (то есть строй, совсем не обязательно господствующий в обществе де-юре) и "общественный строй". Так вот, коли уж мы характеризуем как раз само общество и изменить собираемся именно его, а вовсе не производство (последнее можно изменять только путём изменения ПС), то и понятие "строй" мы тоже должны применять только в отношении общества. Уже само применение выражения — "господствующий строй" — должно сразу настораживать: а в каком смысле "господствующий"? В фактической организации производства? Или же в устройстве собственно общества? Можно, конечно, совершенно забыть о последнем и использовать термин "строй" исключительно в экономическом смысле. И сразу потерять тогда все ориентиры.

          Таким образом, характер организации нашего современного производства вовсе не есть ориентир для непосредственного определения характера нашего общественного строя. Характер производства лишь показывает, какой общественный строй нужен, чтобы данные ПС нормально работали. Характер производства в СССР технически уже социалистичен. Без констатации этого факта нельзя и речи вести о необходимости перехода к социалистическому строю. Вот эту путаницу, вот это неразделение ПО на две части — техническую, де-факто, и политическую, де-юре, — мы и наблюдаем у наших критиков. Эта путаница ставит их в тупик, заводит в неразрешимые противоречия — когда у них получается, что ПО в целом и есть лицо строя, когда характер производства у них и есть характер общества. А на деле в ПО техническая сторона — одно, а правовая — другое. Регулируемые самими ПС отношения людей — это одно, а общественное регулирование, юридическая регламентация этих отношений — другое. Первая часть ПО формируется в недрах старого строя, старого общества. А вторая — только с победой нового порядка. Господство капиталистов начинается ведь лишь с их политической победой и правовым утверждением на этой базе. И только с этого момента общественный строй становиться капиталистическим. А до того общественный строй остаётся ещё феодальным, несмотря на все сдвиги в области конкретной организации производства. То же самое мы имеем и ныне: социалистический уже по типу характер конкретной организации производства, но феодальное право, регламентирующее связи людей в этом производстве. Естественно, что второе всю дорогу ставит подножку первому, толкает экономику в пропасть.

К какому строю надо идти?

          Второе возражение наших оппонентов против концепции феодализма заключалось в том, что, признавая наш строй феодальным, мы вроде бы, по логике, должны ставить своей задачей борьбу за переход к ближайшей к феодализму формации — капитализму. Однако подобный взгляд на проблему не совсем верен. Ибо вопрос о потребности общества в переходе к тому или иному строю зависит вовсе не от того, как оценён строй существующий, то есть характер уже имеющегося общества. Вопрос этот на самом деле зависит только от оценки характера нынешних производительных сил, от оценки технического характера производства. Общество у нас феодальное, а производство — социалистическое по уровню ПС, по кооперированию, концентрации и т.п. То есть производство социалистично у нас чисто технически. И потому сегодня нам необходим именно такой общественный порядок, который обеспечивал бы нормальную работу данных наших ПС. Только из этого и нужно исходить, рассуждая о том, к какому строю нам нынче надо стремиться. (Как выяснилось при более тщательном анализе, сделанном А.Хоцеем перед самым закрытием журнала, в двух его последних номерах, исходить нужно всё-таки не "только из этого", то есть не только из оценки одних лишь требований ПС, но ещё и из оценки уровня политической культуры населения, которая представляет собой хотя и намного более быстро меняющийся, чем ПС, фактор, но всё же имеет достаточно заметную инерционность, не позволяющую людям враз перейти от холопского, рабского состояния — к гражданскому.) Ну а то, что на базе социалистических по своему характеру ПС и технических ПО мы имеем феодальные общественные порядки — это, конечно, довольно редкий, но исторически вполне объяснимый феномен. Такова уж, видно, наша российская планида — всюду лезть поперёк нормальному ходу развития.

          Главной причиной такого прихотливого поворота истории явилось то, что российское общество в канун революции имело чрезвычайно противоречивую социальную структуру. Борьба против феодализма смешалась в нём с борьбой против капитализма. В итоге как класс оказалась уничтожена буржуазия. Ибо против неё боролись и феодалы, и рабочие. Рабочих же, как представителей социалистического сектора, в социальном плане феодалы уничтожить, естественно, никак не могли, ибо уничтожение производителей уничтожило бы и само производство, и, в частности, его тёжелую индустрию — опору военной промышленности, в работе которой феодалы просто органически нуждаются. В результате всего этого развитие нашего производства происходило без буржуазии, под руководством одних только феодалов. Это развитие вообще трудно остановить, особенно когда есть международная политическая конкуренция, вынуждающая думать об экономике как основе армии и политического могущества. С другой стороны, это развитие при феодальном строе, конечно, сильно тормозится в сравнении с буржуазным. Хотя в области развития собственно индустрии и всего того, что связано с вооружениями, интерес у феодалов будет даже помощнее, чем у буржуа. Для развития этой области индустрии феодалы не жалеют ничего — ни средств, ни самих людей. Вот у нас и развилась индустриальная экономика, уродливо перекошенная в сторону производства средств производства, но, тем не менее, вполне индустриальная — с соответствующей кооперацией, взаимозависимостью отраслей и т.п., то есть социалистическая по своему техническому характеру.

О политике пролетариата

          Выше я уже писал, что в своих целях пролетариат должен идти по минимуму. Аналогичным должно быть и его отношение к политике. Реализации своих целей и интересов рабочие могут и должны добиваться, склоняя на свою сторону большинство населения. Только тогда политика пролетариев будет действительно эффективной. Пролетариат имеет полную возможность проводить такую политику убеждения — поскольку подавляющее большинство общества сегодня не противостоит ему по своим объективным интересам. Напротив, реализация интересов пролетариата только на пользу интеллигенции и другим эксплуатируемым трудящимся. Найти с ними со всеми общий язык, применяя убеждение вместо насилия, нетрудно. Даже с мелкой буржуазией возможно найти компромисс, ибо её интересы не антагонистичны интересам рабочих. Следовательно, вся политика рабочего класса должна быть сориентирована на примирение социальных сил, на действия методами пропаганды и агитации. Есть полная возможность проводить рабочую по содержанию политику с самым широким использованием демократических процедур и институтов.

          Таким образом, когда я пишу о том, что власть есть способность навязать свою волю обществу, то не надо упускать из виду, что иную волю можно и не навязывать силком и даже, напротив, целесообразно силком как раз ничего не навязывать. Есть ведь и более приличные способы — в особенности, когда воля правящего класса отражает реальные интересы всего общества или же его большинства.

Адрес электронной почты: library-of-materialist@yandex.ru